«Музыка никому ничего не должна» − эта мысль проходит красной нитью через разговор с Андреем Дикоевым, баянистом, дирижером и педагогом, представившим в галерее «Стерх» в Сургуте программу современной музыки. О фестивале «Мир звучит», совмещении нескольких ролей и свободе искусства − в нашем интервью.
− Почему для вас баян − это важный инструмент? Это то, чем вы, так сказать, звучите?
− Так получилось. Во-первых, я вообще родом из Коми, я это уже всем рассказывал. У меня не было выбора в том селе, где я жил и вырос − это село Визинга в Республике Коми. Там, по сути, не было альтернативы: баян и баян, и все. Это даже было отчасти не мое решение, а, может быть, родителей. Да и других инструментов в селе просто не было − все учились играть на баяне.
Но шаг за шагом я пришел к тому, что тембр баяна очень интересный и недооцененный. Сейчас я понимаю, что не все даже догадываются, насколько этот инструмент способен передавать нечто такое, чего невозможно достичь при помощи других тембров. У него есть свое лицо. Такое бывает − как бывают люди недооцененные.
Говоря словами героя пьесы «Контрабас», которую я немного играю как актер, есть любимая моя цитата: «Я знаю людей, в душе которых вселенная. Она прекрасна, безгранична и бесконечна. Но, к сожалению, до них никому нет никакого дела». Ну, так бывает.
И я пришел к выводу, что со временем стал служить этому инструменту, а не просто использовать баян. С другой стороны, так как я ни на чем другом играть настолько хорошо не могу, баян стал проводником моих собственных эстетических представлений о музыке. Через этот недооцененный тембр я пытаюсь выразить то, что происходит в моей душе − мою любовь к музыке, к современной, к классической, да, в целом, к искусству.
И как это делать, если не при помощи инструмента, на котором ты играешь лучше всего? Я бы, может быть, делал это на рояле или на скрипке, но, как говорил Хармс: «Толстой очень любил играть на балалайке, но не умел». Так вот, я тоже очень люблю играть на фортепиано, но не умею. Зато хорошо играю на баяне. И именно баян позволяет мне высказываться на темы возвышенные и серьезные, чтобы чувствовать себя в искусстве реализованным.
− Как я поняла, вы часто общаетесь с аудиторией, с публикой. Хотят ли вообще сейчас слушатели больше общения с музыкантами? И как это делаете вы?
– Вы знаете, я начал вести свои концерты, разговаривать с публикой не с той целью, с какой обычно это делают. Часто путают само ведение концертов и его смысл. Цели бывают разные. Условно говоря, просветительские − и сразу возникает образ: какая-нибудь дама, знаете, так, хорошо одетая, с папочкой, которая произносит слова вроде «Бах родился в 1685 году, а умер в 1750-м».
Вот это мне совершенно не близко. Я эту позицию не понимаю и даже не пытаюсь в нее «влезать». Моим основным импульсом к ведению концертов стало простое желание делиться с публикой своей любовью к музыке, которую я играю. Я не исполняю музыку, которую не люблю.
Другое дело, что я люблю очень много самой разной музыки. У меня нет этого самоограничительного деления: «вот это люблю, а это нет». Моя любовь к музыке распространяется на все − мне о любой музыке есть что сказать: и о современной, и о классической, и о народной, и об импровизационной, какой угодно.
Я вообще очень люблю слушать музыку − даже, если честно, больше, чем играть. И каждый раз, выходя на сцену, я стараюсь поделиться этой любовью. Конечно, я делюсь ею через звуки, через сам баян, через свое отношение, но мне кажется, что и словесное выражение этой любви − тоже важная часть, приятный бонус для публики. Он помогает слушателям стать более внимательными к тому, что я делаю.
Вот такая формулировка, может, немного витиеватая, но, думаю, вполне понятная.
− Вы и музыкант, и автор множества проектов, и баянист, и дирижер, и педагог. Как вы совмещаете все эти роли?
– Сложно. Причем сейчас, со временем, ролей стало даже больше − добавляются какие-то новые, дополнительные. Но мне кажется, что основной набор, наконец-то, в этом году сложился окончательно и бесповоротно. Может быть, каких-то мелких деталей еще не хватает, но сфера моих интересов настолько широкая и всеобъемлющая, что понятно: в одночасье это все не решить.
Это можно было бы сделать, наверное, лет в двадцать, в двадцать пять, когда я учился в вузе (я закончил Петрозаводскую консерваторию). В то время, когда я ее оканчивал, она еще не была тем передовым вузом, каким является сейчас, с такой инфраструктурой и возможностями. Но где-то в глубине души я все время мечтал о многом. Я прислушивался к себе, к своим желаниям: «А что я хочу, кроме того, чтобы играть?» И думал: «О, я очень люблю театр. О, я люблю рассуждать об искусстве, разговаривать о нем. О, мне интересно слушать музыку, организовывать».
Понятно, что за короткий период это не решить − все складывается постепенно, день за днем, год за годом, в процессе деятельности. И слава Богу, что моя жизнь складывалась так, что у меня постоянно появлялся какой-то ресурс. Вот я попал на работу, условно, административную − появился ресурс организовывать концерты. Потом − на другую, и тогда уже смог привлекать студентов. Не только учить их играть на баяне, но и вовлекать в проекты, чтобы эти проекты были нетривиальными − вплоть до перформативного искусства, сложных форм выражения, масштабных идей.
Например, исполнить за один вечер «Хорошо темперированный клавир» Баха, который идет четыре с половиной часа, и привлечь к этому около ста человек − устроить баховский марафон. У меня были площадки и возможности, и таких историй − множество.
Сегодня я понимаю, что все это одно за другим складывалось, обрастало опытом, и стало абсолютно неделимым. Я даже не замечаю, где именно я педагог, а где дирижер. Я могу дирижировать студентам в классе, когда они играют на баяне, − и они поймут нужный момент гораздо лучше и быстрее, чем если бы я просто объяснял словами.
Когда я дирижирую, я чувствую себя отчасти актером. Актерский опыт помогает мне, когда я выхожу к оркестру − через мимику, через жест выражаю ту эмоцию, которую хочу передать. Все это очень взаимосвязано.
А силы, знаете, всегда даются тому, кто просит. Попросите − и вам непременно «прилетит». Главное − иметь желание что-то делать.
Ну и, конечно, момент переключения. Отдых − это смена деятельности. Когда я устаю играть на баяне, я иду дирижировать. Когда устаю дирижировать − иду играть в театре или организовывать какой-то проект. Это все, конечно, немного похоже на бег по замкнутому кругу, но этот круг все же осмысленный. И у меня не возникает мысли, что я делаю что-то не так.
− С учетом того, что вы часто меняете вид деятельности, можно сказать, что вы не устаете?
– Можно сказать, да. Вот сейчас пойду заниматься.
– Раз уж мы говорим о фестивале современной музыки, хочется спросить: что для вас современная музыка? Какая она?
– Я думаю, что она разная, конечно. У нас принято, знаете, в культурном обществе − в той его части, которая интересуется музыкальной культурой и искусством вообще − относиться к современному искусству настороженно, даже с опаской. Часто говорят: «Ох уж эта современная музыка…», и при этом почему-то подразумевают авангард. Хотя авангард − это явление, которому уже почти сто лет.
Авангард существовал всегда, просто именно этим словом − да еще и с легким негативным оттенком − назвали направление, возникшее во второй половине XX века в музыкальной культуре, возможно, как реакцию на последствия Второй мировой войны. Тогда произошел отказ от эмоциональности в пользу интеллектуальной сложности.
Но на самом деле ничего принципиально не изменилось. Авангард был и во времена Баха, и во времена Бетховена. Ведь Бетховен когда-то тоже был авангардом, понимаете? Просто потому, что он был живым композитором. И вообще, все великие композиторы когда-то были живыми − об этом важно помнить.
Знаете, есть такой анекдот: чем великие композиторы отличаются от невеликих? Шутка в том, что великие композиторы уже умерли. К сожалению.
Но на самом деле, мне кажется, композиторское искусство будет всегда. Всегда будут люди, которые захотят фиксировать свои эмоции, мысли, идеи − на нотном листе или с помощью другой формы, но все же фиксировать свои собственные переживания и оставлять их тем, кто будет играть, исполнять или слушать.
И это будет всегда − с тех самых времен, когда композиторское искусство только зарождалось, условно говоря, в Средневековье, и до сегодняшнего дня. Композиторское искусство становится все совершеннее. Многие композиторы − исключительно эрудированные люди, знающие историю музыки, владеющие всеми средствами выразительности и всеми достижениями музыкальной композиции. Такие композиторы есть, и их немало.
Поэтому современная музыка − это та же музыка, что и сто, и двести, и триста лет назад. Это просто музыка. Это искусство. Как я всегда говорю своим ученикам: «Музыка − это искусство соотношения звука и времени. И не более того».
Есть звук − с его абстрактными свойствами: высота, тембр, громкость, длительность. Есть время − довольно абстрактное, философское понятие. Мы ведь не можем до конца объяснить, что такое время. И, кстати, музыка − одно из доказательств существования времени, потому что она может развернуться только во времени.
На картину мы можем взглянуть мгновенно и сказать: «Ок, понятно содержание». А вот музыку невозможно понять, не прослушав ее целиком, не потратив на это время, часть своей жизни.
Поэтому у меня нет разделения на старинную и современную музыку. Есть просто музыка. Есть, возможно, хорошая музыка − и есть очень хорошая. И, может быть, даже не существует такого понятия, как «плохая музыка». Вот к этому я в последнее время прихожу: возможно, нет понятия «плохая музыка». Это, конечно, немного…
– Относительно?
− Относительно, да. То есть каждый судит о музыке со своей колокольни: для кого-то она кажется плохой, а для кого-то − хорошей. Хотя, на самом деле, даже нет таких понятий − «хорошая» и «плохая». Есть просто музыка. Вот они − звуки, организованные во времени тем, кто их придумал. Это может быть импровизация, может быть написано и зафиксировано на бумаге, а может − создано каким-то иным способом. Но музыка есть музыка.
Она ведь абстрактна, она никому не нужна и никому ничего не должна − вот что самое интересное. Когда мне говорят: «Музыка должна быть такой», я всегда спрашиваю: кому она должна? Я, как гражданин, должен платить налоги, должен что-то делать для государства. В свое время должен был − и сходил на срочную службу. А музыка никому ничего не должна.
И вообще искусство никому ничего не должно. А уж музыка, бедная, − тем более. Потому что она вообще ни о чем таком конкретном не говорит. Ладно, есть виды искусства социально ориентированные, например, театр. Театр очень часто поднимает острые темы. Отсюда и определённые запреты.
А вот музыка в чистом виде − совершенно безобидна. Она никому не приносит ни добра, ни зла, ничего. Она просто звучит.
