​Александр Иванов: «Память о репрессированных живет, пока звучат их имена»

Накануне, 30 октября, в Сургуте почтили память жертв политических репрессий. Для Сургута этот день не просто дата в календаре: в 1930-е годы сюда, на Черный мыс и в окрестные поселения, ссылали тысячи людей ‒ крестьян, рабочих, представителей интеллигенции.

О судьбах этих людей и о том, как сохраняется память о них сегодня корреспонденту siapress.ru рассказал кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Центр Урбанистики ТюмГУ Александр Иванов.

– Сколько человек было сослано в Сургутский район в годы репрессий, и кто эти люди?

– В 1930-е годы в район, который и сегодня называют Черным мысом, а также в Песчаный и другие поселения, было сослано около девяти тысяч человек. Это были в основном крестьяне, репрессированные в ходе раскулачивания.

Тогда их называли «спецпереселенцами» ‒ кулаками второй категории. Это означало, что человек имел хоть какое-то хозяйство: одну корову, небольшой инвентарь, сеялку или молотилку. Для властей этого было достаточно, чтобы объявить его «врагом колхозного строя».

Многие оказались сосланными просто потому, что отказывались вступать в колхозы или имели чуть более зажиточное хозяйство. С 1930 года такие семьи начали массово отправлять на север.

– Какие еще волны переселений затронули Сургутский район?

– После первой волны, в начале 1930-х, последовали новые ‒ уже в годы Великой Отечественной войны. С 1942 года в район стали прибывать немцы, финны и так называемые бессарабцы ‒ жители территорий нынешней Молдавии и Западной Украины. Их направляли на предприятия рыбной промышленности, в основном в Черный мыс.

В 1944 году высылали калмыков. В каждую из этих волн прибывало примерно по тысяче человек.

К концу войны население района составляло около 14 тысяч человек, из которых до трети были спецпереселенцами.

– По каким причинам ссылали эти народы?

– Немцев и финнов выслали как представителей «враждебных национальностей», поскольку СССР воевал и с Германией, и с Финляндией. Бессарабцев переселяли из прифронтовых областей, подозревая в возможном сотрудничестве с противником.

Калмыков обвинили в массовом коллаборационизме. Но эти обвинения были безосновательными: около 20 тысяч калмыков сражались в рядах Красной Армии, десять тысяч из них погибли на фронте.

После войны были уже незначительные переселения ‒ в основном небольшие группы из Западной Украины и Закарпатья.

– Как жили ссыльные в Сургуте и районе?

– Все прибывшие попадали под режим спецпоселения и обязаны были заниматься общественно полезным трудом. При этом они не имели северных коэффициентов, отпусков и надбавок, то есть фактически были дешевой и бесправной рабочей силой. Люди находились под постоянным контролем комендатуры, не могли покидать место поселения без разрешения.

Во время войны часть спецпереселенцев призвали на фронт. Около двух тысяч человек из округа, в том числе несколько сотен из Черного мыса, были мобилизованы. После этого их семьи сняли с учета спецпоселенцев.

Если говорить подробнее о судьбе ссыльных, самое тяжелое время всегда приходилось на первые годы после прибытия. Это была настоящая борьба за выживание: люди голодали, умирали от холода и истощения, особенно зимой. Многие питались картофельными очистками, побирались по деревням, жили в землянках или неотапливаемых бараках.

Когда переселяли крестьян в начале 1930-х или, например, калмыков в 1944 году, все вспоминали одну и ту же трагедию ‒ «первую зиму», когда не было ни еды, ни дров, ни одежды. 1944-1945 годы для калмыков, как и 1931-1932-е для крестьян, стали самыми страшными. Многие погибли именно тогда, потому что на обеспечение колхозов их не брали, и люди оставались без пайка и средств к существованию.

В остальном быт ссыльных мало отличался от жизни местного населения ‒ те же трудности, тот же суровый климат, та же бедность. Но для них это было вдвойне тяжелее, потому что они оказались в незнакомом месте, без поддержки и без права выбора.

– Когда людей начали освобождать от этого статуса?

– Процесс пошел постепенно. Взрослые крестьяне-ссыльные начали получать освобождение в 1943-1944 годах, а окончательно их сняли с режима спецпоселения в 1954 году, уже после смерти Сталина.

Немцев, финнов и калмыков начали освобождать в 1955-1957 годах. При этом у немцев сохранялись ограничения дольше всех ‒ вплоть до 1972 года им запрещалось возвращаться в места выселения (Поволжье и другие).

Многие остались жить здесь, в Сургутском районе. И сегодня можно встретить фамилии потомков спецпереселенцев ‒ например, немецкие фамилии Бич и другие. Среди ссыльных были учителя, мастера, а один из них, Флегонт Яковлевич Показаньев, стал основателем Сургутского краеведческого музея.

‒ Что для вас является главным в законе о реабилитации жертв репрессий?

– Закон принимался уже после перестройки ‒ в начале 1990-х годов, после августовских событий 1991-го и запрета КПСС. Он стал результатом инициативы общества «Мемориал» (организация признана экстремистской и запрещена в России).

Несмотря на то, что работа по массовой реабилитации жертв сталинизма началась еще в годы Перестройки, в массовом сознании закрепилось представление о том, что советская власть репрессировала людей, а российская реабилитировала. Главное, что государство признало свою неправоту и предоставило хотя бы символические льготы и компенсации. Это позволило увековечить память жертв репрессий и начать работу по созданию памятников и мемориальных мест.

В Сургуте памятник жертвам политических репрессий открыт в октябре 2018 года на Черном мысу. Он стал важным символом ‒ напоминанием о тысячах людей, которые были лишены свободы, дома и права на жизнь, но потом были признаны невиновными.

‒ Почему именно Сургут и его район стали местом массовых ссылок?

– Сургут был традиционным местом ссылки еще с дореволюционных времен. Причина проста ‒ удаленность и изолированность.

До 1975 года здесь не было железной дороги, и попасть в город можно было только по реке, летом на пароходе или зимой по зимнику. Человек, которого высаживали здесь, фактически оказывался в изоляции на месяцы. С одной стороны ‒ тайга, с другой ‒ Обь. Без моторной лодки далеко не уйдешь, а большие пристани контролировались милицией/НКВД. Эта естественная изолированность позволяла властям контролировать спецпереселенцев, их перемещения и жизнь.

Так было и в XVIII, и в XIX, и в XX веках. А когда появилась железная дорога, город стал доступнее ‒ и история ссылок закончилась.

‒ Как вы считаете, достаточно ли сегодня делается для сохранения памяти о жертвах политических репрессий в Югре?

– В Югре существуют небольшие сообщества репрессированных и их потомков, в основном в крупных городах округа. Это сотни человек, но не тысячи, даже в Сургуте, самом большом городе региона. Получается, что людей, которые лично заинтересованы в сохранении памяти о своих предках, становится все меньше ‒ по естественным причинам.

С одной стороны, общественный запрос на эту тему есть, но он не так велик, как хотелось бы. С другой ‒ с начала 1990-х в разных городах округа действуют организации репрессированных, в Сургуте это общество «Наша память». Они делают очень важное дело: проводят памятные вечера, встречи, издают книги воспоминаний, добиваются установки памятников. Например, в Сургуте вышло уже две книги воспоминаний, регулярно проходят мероприятия и чаепития для потомков репрессированных.

Однако деятельность таких объединений часто ограничивается только этими форматами. Это не упрек, просто у людей, как правило, нет ресурсов и возможностей для более масштабной работы.
Проблема в том, что не создаются условия для системного продолжения этой памяти: для записи и публикации воспоминаний, создания музеев, новых мемориалов, акций памяти.

В результате все замыкается на нескольких инициативах: памятник, книга, ежегодное мероприятие. А самое серьезное ‒ отсутствует преемственность поколений. Репрессированным и их детям трудно передать эту память потомкам. Общественный интерес к теме существует, но явно недостаточен.

Тем не менее, есть акции, которые помогают напомнить о репрессиях обществу. Это, прежде всего, «Возвращение имен» и «Молитва памяти», где зачитываются имена жертв. Эти события важны не только как форма скорби, но и как способ сделать память о трагедии доступной для массового сознания, чтобы люди воспринимали ее не как абстрактную историю, а как часть собственной страны.

В настоящее время Александр Иванов проводит исследования в рамках гранта РНФ, проект Стась И.Н. (Иванов А.С.) № 23-78-10123 «Право на город при социализме/постсоциализме: городской дискурс, практики гражданства и Place attachment».