
Недавно в редакции спорил с журналистами по поводу мозаичного панно, украшавшего некогда один из фасадов средней школы-юбиляра №8: журналисты утверждали, что под обшивкой стены скрывается сохраненное панно (так им вроде сказали строители, а она, молодежь, ничего ж не перепроверяет, зато спорит по любому поводу), я же говорил, что быть того не может, так как панно уничтожили еще в годы СССР и доказательством тому служит надпись «10Б ‒ 1989», которую парни нашего выпуска по традиции нарисовали на совершенно свободной от мозаики стене. Проверить правоту мою или строителей не было никакой возможности из-за того, что много лет назад школу «одели» в подвесной фасад.
И вот ‒ удача!
Ну как удача. Школу поставили на капитальный ремонт и меняют, в том числе, фасад. Я побежал смотреть, пока не повесили новый. Там, где была мозаика, мозаикой, разумеется, не пахнет. Что подтверждает наличие у меня сохранившейся в более-менее приличном состоянии памяти. Но!
На оригинальных кирпичных стенах, освобожденных от прежней облицовки и еще не скрытых новой, красуются те самые надписи, которые делаются на память выпускниками в разные годы. Когда-то казалось, что подобные росписи портят фасад, но сегодня, по прошествии 20, 30, 40 лет, они выглядят как привет из минувшей эпохи и самодостаточный и полный смысла стрит-арт.
Вот 10Б 1987-го года: это выпуск Жени Щепёткина, моего старшего соседа по подъезду и председателя общешкольного учкома, которого я заменил в апреле 1987-го, будучи еще пионером, хотя председатель учкома ‒ должность комсомольская (уж больно меня ценила наша легендарная «директриса» Нина Алантьева и тащила вверх, дабы дать мне возможность проявиться в организаторских талантах). А, нет, наврал с три короба. Щепеткин выпустился в 86-м, значит, это не его класс, а я, соответственно, председателем учкома стал на год раньше.
Вот 10А и 10Б аж 1981 года! Кто, интересно, жив-здоров из этого выпуска ‒ прошло 44 года!
1983-й, «год Андропова» и трудовых патрулей, вылавливающих по расшатавшейся стране прогульщиков и опаздывающих на работу. На школьной дисциплине андроповское закручивание гаек тоже сказалось, да и не могло не сказаться: Нина Сергеевна, наш директор, была приверженцем строжайшей дисциплины, за что имела прозвище «Пиночет» (с чем я согласен; имею в виду дисциплину). Ходили мы по струнке, манжеты девочек сияли белизной, брюки мальчиков отутюжены так, что о стрелки можно было порезаться. Опоздание больше чем на секунду каралось санкциями в виде двойки за прилежание, а это, в свою очередь, бросало тень на весь класс, который мог слететь с весенней поездки в Тобольск или Крым. Каждый цветок в классных кабинетах и рекреациях быт закреплен за ответственными, обязан был полит и не иметь ни одного засохшего листочка. И не дай боже обнаружить в земле захованные ошметки от семечек! За это, при обнаружении диверсанта, если не отчисление из школы, то тысяча самых страшных кар от администрации и учкома! А в классном учкоме к 1983-му я уже почти как год практиковался этой гестаповской политике дисциплины и орднунга, за что (см. выше) и был как самый прилежный ordnungmacher вознагражден воцарением в кресло председателя всешкольного учкома в возрасте недозрелого сопляка.
1985-й. Перестройка! Энергия, с которой новый, «молодой» генсек Михаил Горбачев взялся за дело, наполнила и пространство школы. Удивительное дело, но «Пиночет» Алантьева самым решительным образом влюбилась в перестройку и затеяла множество реформ, втягивая в них (весьма, надо признать, авторитарно) упирающихся педагогов с учениками. Называлось это все школьным самоуправлением и справедливости ради отметим, что было не скучно и даже интересно. Вот, например: мы стали проводить регулярные школьные дискотеки по вечерам, когда в спортзале... выключали свет и все отрывались в темноте. Вы смотрите на меня как на идиота, мол, а в чем реформа? А вот и представьте, что это была за система, если ночная школьная дискотека становится прорывным достижением в результате перестройки ядерной державы.
В 1985 году мы закончили шестой класс ‒ это был самый трудный год нашей десятилетки. С 1-го по 5-й класс мы были «дэшками», и вместе с «ашками» причислялись к касте приличных, с хорошей, типа, успеваемостью. «Вэшки» и «гэшки» ‒ классы с проблемной успеваемостью и проблемной дисциплиной. И вот представьте. Наша любимая классная Марина Александровна Лаврентьева-Плотникова уходит в декрет и нас объединяют с... «вэшками»! Ну хоть с «ашками», ну ладно, даже с «гэшками» куда ни шло, но с «вэшками»! Нашими главными врагами, с которыми мы два года бьем стрелки, а на стрелках ‒ морды друг другу! Надо ли говорить, каким кошмаром для обоих классов был этот учебный год. Бедная Надежда Георгиевна Редикульцева, наша новая класснуха! У нее случилось два сердечных приступа за полгода, и на какое-то время нашей сворой управляла лично директор школы Нина «Пиночет» Алантьева... Терки прекратились в аккурат к концу шестого класса, и, как всегда это и случается в детских коллективах, заклятые враги стали закадычными друзьями ‒ в таком раскладе мы благополучно дружбанили до выпуска.
11А и 11Б 1990 года. Это мои хорошие товарищи и друзья, на год младше. Осенью 1989 года я лежу в районной больнице со зрением, и тут меня находят Слава Коновалов (Кардан, привет!), Оксана Чайка, Ирка Юдина, Таня Борисова и Наташа Уфимцева (будущий учитель в нашей школе): Торик (это типа я), нужна помощь, школу хотят расформировать! Что, как, кто посмел, почему?! ‒ фокусирую я слепые после отропина глаза. А дело в том, что я уже две недели служу корреспондентом в районной газете «К победе коммунизма!». Я предпринял знаете что? Я сорвался и помчал в горисполком прямо к Рокецкому (Леонид Рокецкий ‒ это наш тогдашний мэр). Почему я так сделал, не знаю: Рокецкого я не знал и в мэрии до этого не бывал. Но почему-то мне показалось, что спасать школу от расформирования надо именно таким способом, расчищая себе путь к бюрократам корочкой корреспондента, словно святым крестом в логове антихриста. История со штурмом кабинета председателя горисполкома ‒ это отдельная песня, скажу лишь, что это был самый запоминающийся способ знакомства с кем-либо за всю мою жизнь (да и у Леонида Юлиановича тоже). Я живо накидал хлесткую статью «Неудавшийся эксперимент» о том, как вновь создаваемая гимназия Салахова высасывает из 8-й школы лучших учителей, школа ‒ уж не знаю, чья заслуга ‒ осталась, но, увы, без Алантьевой была она уже не та. Алантьева, которую мы считали «старой», с весны как была на пенсии. Забавно, ей, «выпустившейся» с нами одновременно в 1989-м, было тогда всего на пару лет больше, чем нам сегодняшним…
Ого! Вот она, и наша отметина на фасаде! 10Б ‒ 1989! Рядом ‒ наши соседи по кабинету и, в общем, друзья «ашки», 10А 1989. Видите у них это пятно? Кто-то обронил ведро с краской и она вылилась на почти готовую надпись. Все, конечно, над «ашками» ржали! Вообще, надписей было две: на фасаде, который смотрит на улицу Энергетиков, и на противоположной стене, выходящей на хоккейный корт (был свой корт у школы, да!). Именно эта стена украшала всю школу мозаичным панно, из-за которого и весь мой сыр-бор, но мозаику приклеили нехорошо и она стала отваливаться целыми кусками. От греха подальше ее в перестроечные годы убрали с глаз. Между прочим, бОльшей доблестью было оставить памятную надпись не возле окна, откуда проще и безопаснее добраться до стены, и тем более на уровне земли, а под самым ее верхним краем, то есть ‒ с крыши. Вот наша главная надпись была нарисована именно на самой верхотуре ‒ жаль, не смог ее сфотографировать, не оторвали еще облицовку. А на другой стене мы это дело изобразили для, так сказать, закрепления крутости, чтоб уж наверняка и на века.
А это то самое панно, которое больше никогда не появится на стене школы. Фото: vk.com/sursovmod
Ну, на века не получилось. «Замуровали, демоны». Кто учился в 8-й школе ‒ посмотрите, пока есть возможность. Всего лишь белые буквы на кирпичной стене, а сколько с ними связано.
Был бы директором школы, попросил бы строителей эти надписи как-то обойти облицовкой и оставить как историческую инсталляцию. Но... борьба за теплосбережение, все дела. В следующий раз, лет через тридцать.
Прощаться с ней не надо торопится.
Ну как забыть звончей звонка капель
И девочку, которой нёс портфель!
Пускай потом ничто не повториться -
Для нас всегда открыта в школе дверь.
Пройди по тихим школьным этанам,
Здесь прожито и понято немало.
Был голос робот, мел в руке дрожал,
Но ты домой с победою бежал.
И если вдруг удача запропала,
Пройди по тихим школьным этажам.
Спасибо, что конца урокам нет,
Хотя и ждёшь с надеждой перемены.
Но жизнь - она особенный предмет,
Задаст вопросы новые в ответ,
Но ты найдёшь решенье непременно ,
Спасибо, что концам урока нет.
(текст песни из к/ф «Розыгрыш» режиссёра В. Меньшова, 1976 г).
Навеяло.