Недавний разлив мазута из баржи под Мегионом актуализировал в Югре вопрос экологической безопасности в нефтяной сфере. О том, как государство может мотивировать нефтекомпании и граждан беречь окружающую среду, и насколько сложно сегодня работать экологам на крупных промышленных предприятиях, корреспондент «НГ» беседовал с начальником управления экологической безопасности и природопользования ОАО «Сургутнефтегаз», депутатом окружной думы Любовью Малышкиной.
– Принимал ли Сургутнефтегаз участие в устранении разлива мазута под Мегионом?
– Наша компания была включена в ситуацию сразу: мы летали к месту аварии, оценивали масштаб произошедшего. Параллельно были подготовлены все необходимые службы трех НГДУ для срочного выдвижения в Локосово – на границу нашей территории. В течение двух часов наши специалисты и оборудование (морские боны и сорбенты) были готовы к развертыванию на случай приближения нефтяного пятна к территории Сургутского района. Пока вероятность продвижения пятна в нашу сторону сохранялась, службы Сургутнефтегаза находились в состоянии «боевой готовности».
– А насколько часто бывают аварии на объектах Сургутнефтегаза?
– Авария – это очень серьёзное в экологическом плане чрезвычайное происшествие. Аварии у нас случаются редко. А вот инциденты, связанные с загрязнением окружающей среды, происходят примерно 30-40 раз в год, но 99 процентов из них происходит на нефтесборных трубопроводах малого диаметра, что куда меньше по масштабу и ущербу окружающей среде, чем при перекачке и транспортировке. При этом для снижения рисков у нас принимаются комплексные меры как снижающие вероятность возникновения, так и уменьшающие ущерб. Компания постоянно отслеживает передовые технологии, развивает и внедряет в производство свои экологические разработки. Например, сейчас Сургутнефтегаз активно использует нашу собственную технологию, разработанную совместно с Институтом леса, по рекультивации шламовых амбаров. Но иногда в этом деле возникает ступор, причем не по вине нефтекомпании, а из-за несовершенства законодательства.
– В чем оно выражается?
– Дело в том, что государство формирует современную нормативную базу для эффективной работы по сохранению окружающей среды нефтяниками, а всего лишь оставило в статусе действующих ГОСТ и несколько руководящих документов, разработанных в начале девяностых годов прошлого века. Так что чиновники нам говорят: «Работайте по существующим нормативным документам». Их не волнует, что эти нормативы морально и технически устарели, и работать по ним нецелесообразно ни с экономической, ни с экологической точек зрения. Поэтому экологам на промышленных предприятиях никогда не бывает скучно – всегда есть работа: с одной стороны, сражения со своими нарушителями (так как прежде всего наша служба ведет ведомственный контроль за соблюдением экологических норм), с другой – борьба с чиновниками разных уровней.
– А государство вообще каким-то образом мотивирует или дисциплинирует нефтекомпании на качественную экологическую работу?
– Сегодня ситуация такова: государство использует по отношению к нефтекомпаниям исключительно фискальные методы – можно заплатить своеобразный «налог на загрязнение» и работать дальше. То есть природоохранная работа по снижению негативного воздействия путем внедрения наилучших технологий оказалась на откупе у самих компаний: если руководитель решил внедрить новые экологические технологии, он это сделает за свой счет, а кто не захотел – тот может ничего не делать и ему за это ничего не будет. Но я уверена, что для обеспечения экологичности производства и сохранения окружающей среды нужно использовать не только «кнут», но и «пряник». Нужно хотя бы вернуть норму, согласно которой затраты на разработку и внедрение новых природоохранных технологий будут засчитываться в счет существующей платы за загрязнение.
– Существует ли какой-то позитивный иностранный опыт в этой сфере? Ведь нефть добывают по всему миру, и везде государство взаимодействует с сырьевиками.
– Во всем развитом мире существуют очень высокие штрафы за аварии, причем нефтекомпания возмещает комплексный ущерб: населению, отдельным пострадавшим отраслям хозяйства, ну и государству – за загрязнение и биологические ресурсы. Но никакой постоянной платы за загрязнение окружающей среды в безаварийном режиме, подобной российской, там не существует. Так что наше государство должно как можно быстрее озаботиться этим вопросом и заменить фискальные меры воздействия на нефтекомпании эффективными стимулирующими механизмами, иначе надежность и экологическая безопасность в промышленной сфере будет только ухудшаться.
Кстати: У Сургутнефтегаза есть опыт локализации и ликвидации аварий, подобных недавнему разливу нефти возле Мегиона. Однажды нефтекомпания полностью взяла на себя работу по оперативному устранению разлива нефтепродуктов в сургутском речпорту. Тогда в Оби оказалось более 300 тонн отработанного масла и других нефтепродуктов, но специалисты Сургутнефтегаза быстро справились с задачей и обская экосистема не пострадала.
Справка «НГ»: В начале 2000-х годов эксперты прогнозировали лавинообразное увеличение количества аварий в нефтяной сфере. Это был объективный процесс: многие месторождения в этот период входили в стадию поздней разработки, продукция скважин обводнялась очень агрессивной (высокоминерализованной) водой. Эта вода усиливала коррозию внутри трубопроводов, которые сами к этому времени ветшали из-за долгого использования. Но Сургутнефтегазу удалось не допустить предсказанной тенденции и избежать большого количества аварий.
Так мы победили коронавирус или еще нет? // Инна Кудрявцева, 27 мая в 14.00