​Руслан Левиев: «Если меня спросят, кто лучше расследует – ФСБ, ЦРУ или Bellingcat, я отвечу – Bellingcat»

Расследование об отравлении оппозиционера Алексея Навального взорвало повестку дня не только в России, но и западном мире. О том, как делаются подобные расследования, что в них самое сложное, и кто лучше справится с подобной задачей – какая-нибудь спецслужба или гремящее на весь мир издание Bellingcat, мы поговорили с бывшим сургутянином, основателем и руководителем Conflict Intelligence Team Русланом Левиевым.

– Итак, расследование Bellingcat, TheInsider и других про отравление Навального. Ты и твоя команда принимали участие в разработке этой темы?

– Да, мы принимали участие в этом расследовании и предшествующих, благодаря которым выяснилось, что в России остались структуры, разрабатывающие «Новичок» – «Сигнал» и прочие. Но нас нельзя назвать авторами этих расследований, так как мы делали больше техническую работу, в частности, видеосъемки с воздуха. Поскольку у меня есть многолетний опыт съемок опасных и секретных объектов, из-за чего я не раз попадался ФСО и другим службам, чаще всего подобную работу заказывают у меня.

– А какие последствия были от попадания в руки ФСО?

– Из самого серьезного – однажды я снимал для ФБК (Фонд борьбы с коррупцией –Алексея Навального – прим. авт.) одну госдачу на Рублевке, где жила, кажется, теща Шувалова (Игорь Шувалов – ранее вице-премьер, ныне – председатель госкорпорации «ВЭБ.РФ» – прим. авт.). Меня поймали охранники уже после того, как я все отснял и положил коптер в рюкзак. Я в таких случаях не включаю активиста и не начинаю требовать адвоката и говорить про 51 статью Конституции (она дает право не свидетельствовать против себя – прим. авт.), а просто кошу под дурачка: мол, выехал за город, чтобы учиться летать на коптере и снимать красивые виды. В общем, не отпирался и был дружелюбен.

Охранники передали меня полиции, те отвезли в отделение, куда позже приехали люди из ФСО, чтобы опросить и проверить коптер. Я к тому времени успел незаметно вытащить карту памяти, поэтому там ничего не нашли и отпустили. Аппаратуру вернули через день.

Вообще бывало, что штрафовали за полеты в центре Москвы – тогда за это полагалось 5 000 рублей. А сейчас уже серьезнее – от 30 000.

– Понятно. Вернемся к главному расследованию года. Сколько вообще нужно человек, чтобы провести такую работу?

– Это сильно зависит от различных факторов. Например, география. Христо Грозев (журналист Bellingcat, один из авторов расследования об отравлении Навального – прим. авт.) не живет в России и не собирается сюда приезжать по понятным причинам, поэтому он не может сам снять различные объекты, и нанимает человека на месте – в данном случае меня. Важен и объем материала, который нужно обработать – в расследовании об отравлении Навального он был большой, потому что закупались выписки из разных баз.

– Там же затраты были только под миллион рублей на одни только выписки.

– Bellingcat не называет точный прайс, но это сотни тысяч рублей. Потому что там много самых дорогих детализаций – когда заказываешь геолокацию по телефонному номеру в определенный момент. Один такой запрос стоит от 30 000 рублей. Ну и нужно обработать этот объем. В принципе, такое расследование можно потянуть и в одиночку, но тогда на него уйдет не месяц-полтора, а год. Плюс одному тяжелее, так как ты можешь что-то недосмотреть или допустить ошибку, а когда коллеги тебя перепроверяют – становится намного легче.

– Принципиальный вопрос для восприятия подобных расследований в России – откуда бюджеты? Ведь и закупка баз стоит немалые деньги, и работу людей нужно оплачивать.

– Основные траты по конкретно этому расследованию понес сам Христо Грозев. Насколько я знаю, он за свой счет покупал все эти выписки и прочие необходимые материалы. Вообще он медиаменеджер, возглавлял некоторые европейские СМИ, и за это время скопил какое-то состояние, так что может себе позволить потратиться на важные расследования. А само Bellingcat едва ли было готово нести подобные расходы на такие цели.

Вообще конкретно Bellingcat зарабатывает примерно половину своего бюджета проведением платных семинаров для журналистов со всего мира. А вторую половину получает в виде грантов от различных фондов. Насколько я помню, какое-то время их поддерживал даже Google, не знаю, продолжается ли это сейчас.

– Вот в этом и проблема. Когда возникают «различные фонды» – в России сразу начинают говорить про заказной характер этих историй и вообще участие иностранных спецслужб. Президент об этом вообще напрямую заявил на своей пресс-конференции. Как бы ты ответил на вопрос: почему эти расследования – не от разведок, а от журналистов?

– Самый яркий пример того, почему это не иностранные разведки – расследование о разработке химического оружия в России. Когда оно вышло, Госдеп США ввел дежурные санкции против каких-то предприятий и физических лиц, список которых как будто из Википедии взял. А вот «Сигнал» и конкретные люди, на которых указал Bellingcat, ни под какие санкции не попали.

Из этого следует, что западные спецслужбы не очень-то озаботились вопросом, и сделали чисто политический жест, объявив какие-то санкции. Никто не собирался этим вопросом заниматься, у них своих проблем хватает. Вообще, знаете, я бывал в Европе и США, и там людей не особо волнуют диктаторские режимы в Росси и Белоруссии, что там кого-то сажают или убивают – это наши проблемы, а не их.

– Ну а недавняя серия расследований про личную и семейную жизнь президента Путина. Они вышли с такой кучностью, что тут сложно было не поверить, что весь процесс был спланирован и скоординирован.

– Тут очень просто – такие совпадения случаются регулярно, так как все расследователи живут примерно в одном информационном мире. Бывает, что выходит какой-то материал, который становится зацепкой и поводом для разработки сразу для нескольких расследовательских групп. Вот мы занимаемся военными вопросами, и у нас бывало такое, что хватались за один материал, разбирались, публиковали – и тут же наши коллеги из других изданий это тоже ставили у себя. Это нормальное явление.

– А вообще подобная расследовательская деятельность – это наша российско-СНГшная специфика, или по всему миру подобная практика распространена?

– Вообще во всем мире тяжелее проводить такие расследования. Дело в том, что у нас все хорошо компьютеризировано, люди много пользуются телефонами, интернетом и соцсетями, есть огромные государственные и открытые базы данных. А еще у нас власти коррумпированы, поэтому огромный массив информации постоянно сливается в интернет. И так как сами чиновники и силовики являются бенефициарами этой системы, они не борются с подобными утечками.

Если бы в США появился такой сервис, как, например, findclone.ru, куда можно загрузить фото человека, и он находит все его изображения во «ВКонтакте», то это бы очень быстро прикрыли. И делом бы точно занималось ФБР. Ну и к тому же там есть независимые СМИ и суды, поэтому потребности в гражданском расследовательском активизме нет.

А у нас власти смотрят на подобное сквозь пальцы, потому что силовики частенько крышуют бизнесы, связанные с торговлей данными. Так что Россия и Украина – страны, где гораздо легче и интереснее проводить подобные расследования. Очень много big-data, очень много доступной информации, и при этом много коррупции и преступлений, которые хочется расследовать.

– Что самое сложное в подобных крупных расследованиях политического или криминального или военного характера?

– Наверное, самое сложное – успеть найти информацию. Например, произошло какое-то столкновение в Карабахе, и мы находим какие-то записи очевидцев, фотографии и прочие материалы. Наша задача – собрать как можно больше информации до момента, как какой-нибудь активист об этом не напишет. Потому что сразу же после этого профили будут закрываться, фотографии удаляться, данные зачищаться, и мы уже ничего достать не сможем.

А если говорить конкретно про военные расследования – то на нас еще сильно влияет политика соцсетей в отношении шок-контента. То есть мы изучаем военные преступления, которые сопряжены с фотографиями и видео различных жестокостей, убийств, казней. При сборе информации мы вынуждены действовать наперегонки не только с теми, кто хочет все скрыть, но и с модераторами Facebook и Youtube. Это сейчас главный вызов для таких расследователей, как мы.

– Какое твое самое интересное расследование?

– Наверное, по Скрипалям (отравление Сергея и Юлии Скрипаль «Новичком» в 2018 году – прим. авт.). Мы вели его параллельно с Bellingcat, и так как было понятно, что и они, и мы возьмемся за это дело, то договорились: хоть мы и друзья и часто обмениваемся информацией, этот случай расследуем без контактов друг с другом. И с условием, что публикуемся одновременно – если кто-то был готов, то ему нужно было дождаться, пока второй завершит работу.

В итоге мы независимо друг от друга разными путями пришли к одному выводу, что отравление совершили ГРУшники, которые прикрывались фамилиями Петров и Боширов, а на деле оказались Чепигой и Мишкиным. Это было очень интересно.

– Что сейчас должен уметь человек, чтобы стать хорошим расследователем?

– В современном мире чем больше расследователь владеет знаниями в сфере IT и программирования – тем ему лучше. В основном сейчас расследования связаны с интернетом, соцсетями, базами данных, и айтишник лучше понимает, где остаются какие метаданные, где могут случайно забыть стереть нужную информацию и так далее.

А программист более высокого уровня может вообще построить нейросети, которые, например, как findclone.ru, будут искать человека по изображению лица. Или, как сделали в ФБК – нейросеть, изучающая иностранные реестры недвижимости в поиске русскозвучащих имен. Так в каких-нибудь оффшорных списках программа находит людей, которые потенциально могут быть интересны, и передает ФБК.

– Кто лучше расследует – ФСБ или Bellingcat?

– Безусловно, Bellingcat. Даже если бы вопрос был: кто лучше расследует – ФБР, ЦРУ или Bellingcat, я бы все равно сказал – Bellingcat. Потому что там специалист не скован рамками отчетов, рапортов, границ каких-то согласований с начальством и прочим. Свободный творческий человек работает гораздо эффективнее. Он не ограничен инструментами, например, запросов в государственные базы данных, а находит разные способы быстро найти информацию и установить нужные связи. Мы на примере многих расследований видим подтверждение этого факта.

– Как ты оцениваешь общественную пользу от таких расследований? Прямо сейчас в России аудитория раскололась: одни верят Навальному и расследованию об его отравлении, другие не верят и говорят, что он все выдумал. То есть расследование превратилось в вопрос веры.

– Начну с того, что и Bellingcat, и Алексей Навальный не только совершенствуют методику своих расследований, но и презентацию их результатов. Вспомните – ведь у него не было видео, он публиковал большие тексты в «Живом Журнале», а потом у себя на сайте. И когда он открыл видеоблог, его аудитория резко расширилась. И то же самое с Bellingcat.

То есть за счет красивой презентации расследований их аудитория стремительно растет. И я замечаю по своему окружению – раньше среди моих знакомых было много людей, которые говорили: «Фу, политота, я не хочу вообще про это знать», а теперь они сами распространяют среди своих друзей видео, где Навальный говорит по телефону со своим отравителем.

Поэтому эффект от расследований есть. Он не такой резкий и быстрый, как хотелось бы, но он есть. Вода камень точит.