Дело было в кровавые 90-е (плюс-минус эпоха). Сижу я, значит, в редакции «Нового города», пытаюсь зарифмовать «любовь» и «бормашину», рядом Родионов пыхтит-работает, только из печатной машинки-мясорубки чьи-то ноги торчат в кривых чулках. В это время залетает Ее высочество на ковре 3х3 метра, с криком «Харе!» пикирует на электрический стул (других у нас не было) и тут же принимается писать опус про зверское избиение учебниками по геометрии гопников в центральной библиотеке Черного мыса. При этом Принцесса (здесь три раза ку!) успевает одной рукой перевязать боевые журналистские раны товарищам: Владимирову - гладью, Родионову – крестиком. После этого хватает чайник со свистком, седлает Биденыча и с ангельским (по-другому она не умела) хохотом улетает на задание – писать репортаж с ритуальных похорон двух миллионов долларов в яме на одной из центральных улиц Сургута.
А, надо сказать, компьютеров и прочих лабуда-подов тогда не было, поэтому журналистам приходилось вытворять опусы прямо на освежеванной коже задолжавших рекламодателей. Ее на утренней планерке по лоскуточку в руки выдавал свирепый Владимиров - всю ночь он заготавливал сырье в своей страшной редакторской берлоге, не снимая оранжевого свитера и португальских мокасин. Жертвам он цитировал по памяти Лао-Цзы, они от этого страшно кричали, выскакивали из штанов и кожи и, весело матерясь, убегали куда-то в сторону Саймы. Вахтершам же, чтобы хоть как-то отвлекаться и заглушать страшные звуки, приходилось круглую ночь на бобинах крутить шведский дэт-метал, а иногда, в особых случаях, даже «Ласковый май». Ну и пили бабушки по-черному, конечно. Не то, что нынешнее племя.
Частенько случалось так, что рекламодателей не хватало, и тогда мы забивали своих, самых бесполезных и шибко умных. Однажды, помню, пропал бесследно один такой журналист. Кожа у него была прокуренная, дряблая, поэтому строчки выходили неказистые, без творческой изюминки. Плохой был журналист! Как звать не помню, но на высокие стихи он не годился, только на криминальную хронику и рубрику «Горячий телефон». Стихи же за неимением подходящего материала часто приходилось писать прямо на себе, на лбу. Изнутри. В общем, тяжелое и страшное это было время. Как вспомню, так вздрогну!
А однажды Самборский, зверюга такой, повез всех в Лондон, на просмотр в клуб тринадцатого английского дивизиона «Кровосток Сити», им как раз для плей-офф нужны были талантливые костоломы с хорошим английским. Больше всех им приглянулся, конечно же, Родионов и, что подозрительно, Ермолаев, а вот Курилову они не взяли, поэтому она, обидевшись, и насочиняла всяких мерзостей про ограбления, братанов из Пыть-Яха и продажу ковриков. Не было такого! Все это вымысел, вранье журналистское! Дело же обстояло следующим образом: пока мужики, не жалея степлеров своих рубились на полях, наши барышни во главе с Ее высочеством подрабатывали в Ист Энде, вышибалами в редакции ежеминутной газеты «Ивнинг Морнинг». Надо сказать, они там много разных кокни кокнули, заработали себе на модные в том сезоне рубиновые бусы (каждой), опыта поднабрались, да и просто удовольствие получили.
Ну а остальные журналюги после того, как локтями и зубами (буквально – с кусками ушей) вырвали Кубок Англии у «Йоркшир Бастардс» (за них, кстати, на правом фланге играл Холифилд, а на левом - Тайсон), заготовили пачку хороших английских шкур на год вперед, подобрали барышень и на «Мини Купере» Самборского всей редакцией отправились домой. В пути Родионов пел «Я реза-аааа-л кожа-ааа-ные ремни, стянувшую сла-аааа-бую грудь», Владимиров с азартом смотрел на проплывающих мимо селянок, Курилова в углу на пяльцах вышивала себе новую, шелковую карму (кажется, крестиком, хотя в этом я не уверен), а Затинацкая в парадном бюстгальтере готовила на всю ораву бутерброды. Что делали остальные, я, каюсь, не помню. Почему? Наверное, опять сочинял стихи или спал. Что, в принципе, со стороны выглядит одинаково, поэтому и несущественно.
В общем, долго ли, коротко ли, но добрались мы до Сургута. Глядь – а наша баня заколочена, рекламодатели вокруг ходят без всякого страха в глазах (подлецы – как щас помню, процедил Владимиров), а рядом высится какое-то кубическое строение, в окнах которого бесстыже колосится молодая журналистская поросль и радостно машет нам планшетами. Погоревали мы, погоревали, да и разошлись в разные стороны: кто на ГРЭС, кто в Газпром, кто в Белоруссию, а кто в декрет.
Много воды утекло с тех пор! Лишь иногда, бывало, достанешь из сундука запылившуюся шкурку, черканешь на ней что-нибудь ностальгическое, да окропишь слезою репортерскою. Эх, были же времена, были же люди! Вантузы бы делать из этих людей, де летописи с них писать в полный рост! А вы говорите «вся правда», любовь вам в бормашину! Эхх...
